В большинстве севигистских государств добрые прихожане выплачивают севигину – одну двадцать шестую часть урожая или прибыли с торговли. Севигина обеспечивает примерно половину всех расходов церкви.

Но половина – это только половина. Остается еще столько же, и это тоже нужно откуда-то брать. Удвоить севигину, как предлагают иные радикалы, было бы совсем не по-севигистски, да и добрые прихожане вряд ли такому обрадуются. И без того есть в мире страны, где севигину не признают и платить ее отказываются.

И потому вторую половину расходов обеспечивает само же духовенство. В первую очередь служители Гушима – грехоторговцы и Жадные Монахи. Ростовщичество и торговля индульгенциями – очень спорные вещи, но добытые таким образом деньги идут на благие дела.

Именно об этом и попросил Массено. Выделить ему толику презренного злата, дабы скорейшим образом попасть в Астучию.

- Ты знаешь порядок, брат, - недовольно ответил Жадный Монах. – Я не вправе распоряжаться собранным по своему усмотрению. Я вношу добытое в церковную казну, она посильно распределяет суммы меж орденами, а уже твой орден выдает тебе на пропитание.

- Клянусь Двадцатью Шестью, что дело мое срочно и важно, брат, - сказал Массено. – Я не просил бы, не будь оно таковым.

- Каково же оно? – проскрипел гном. – Я вправе сделать исключение, если посчитаю это верным, но для такого мне нужно знать всю подноготную.

- Я рад бы ответить тебе, брат, но не вправе по крайней мере до тех пор, пока не попаду в Астучию и не испрошу разрешения. Это дело принадлежит не мне, а Инквизиторию, мои уста скованы печатью.

- Дела Инквизитория – важные дела, - согласился Жадный Монах. – Я верю тебе, брат, но мне нужно что-то записать в моей расходной книге. Я должен знать твое имя и цель, на которую пойдут выданные средства.

- Я смиренный брат Массено, из ордена Солнца. Что же до моих целей, то я могу лишь повторить уже сказанное прежде.

- В таком случае моя мошна останется запертой, брат. Сожалею. Если тебе необходимо передохнуть или утолить голод, ты можешь отправиться к нашим братьям из ордена Барсука – их странноприимный дом всего в двух кварталах отсюда.

- Нет, брат, мне жизненно необходима достаточная сумма, чтобы оплатить вход в портал, - с сожалением промолвил Массено. – Возможно, ты согласишься, что мое дело и впрямь заслуживает твоей помощи, увидев это.

Солнцегляд отвернул ворот рясы и показал гному то, от чего его глаза расширились. Кулон с двойной спиралью, полученную от инквизитора пайцзу. Конечно, при виде нее Жадный Монах немедленно расстегнул мошну и выдал Массено два полновесных полуоктогона и две дюжины серебряных толлей.

Эти священные пайцзы – очень особенные изделия. Их создают тоже монахи Гушима, Святые Кузнецы из ордена Наковальни. На каждой лежит великая благодать, и обладание ею делает Массено нунцием.

А нунций – очень особенное лицо. Как представитель Астучии и церкви, он говорит от имени понтифика, а понтифик говорит от имени бога. Нунций обладает властью приказывать любым представителям духовенства, кроме понтификов, иерофантов, фламинов, архимандритов и великих магистров. Такие пайцзы выдают только самым доверенным, самым надежным клирикам – и горе тому, кто злоупотребит этой властью.

Потому Массено и не хотел ее показывать. Он не самый доверенный и надежный. Отец Стирамед передал ему пайцзу только потому, что никого иного рядом не было. И хотя по статусу Массено теперь самый настоящий нунций, внутренне он себя таковым не ощущал.

Но по крайней мере теперь Массено располагает порядочной суммой. Монеты в его карманах тянут на полторы тысячи хлебов – хватит не на одно, а на три пользования порталом, да еще и на прочие расходы останется.

На долю секунды Массено даже захотелось употребить толику этих денег на некоторое излишество. Возможно, выпить кофе или отведать сладкого кренделька. Это обошлось бы всего в пару дрошей.

Но монах тут же отогнал греховную мысль. Стезя солнцегляда – аскеза. Не для того Массено дал выжечь себе глаза, чтобы погрязнуть в роскошествах. Его питание – хлеб и вода.

И еще молоко. По праздникам.

Ночевать в странноприимном доме Массено не стал. Поезд прибудет уже сегодня, хотя и во втором полуночном часу. Он предпочел устроиться на жесткой скамье перрона и немного подождать. Подняв точку зрения повыше, он стал с любопытством рассматривать жизнь станции.

Гремлины славятся своей точностью. Если не случается непредвиденного, их поезда приходят строго по расписанию. И по мере того, как приближался обозначенный час, на перроне становилось все люднее. Многие едут на юго-запад, к порталу, или еще дальше, в Чеболдайск, горную столицу Грандпайра.

Одна из пассажирок привлекла внимание Массено. Худенькая дрожащая девушка в элегантной шляпке. Она испуганно озиралась, семеня через перрон, а в отдалении, но явно ее преследуя, шествовал угрюмый детина с повязкой на глазу.

Расстояние меж ними сокращалось. Обернувшись в очередной раз, девушка заметила идущего за ней мужчину, втянула голову в плечи и ускорила шаг. На помощь она не позвала – просто порскнула к узенькому переулку, явно надеясь там спрятаться.

Но одноглазый шагал прямо за ней. Массено, которому увиденное очень не понравилось, поднялся со скамьи и пустился вдогонку. Он лишь надеялся, что успеет вовремя – и девушка, и одноглазый уже свернули с перрона, исчезнув в переплетениях складов.

Чтобы их не потерять, Массено возвысил точку зрения. Теперь он надеялся, что под ногами не окажется камня или ухаба – Массено стал видеть себя крохотным, как мышь, а дорогу перестал различать вовсе.

Зато уж станция и все ее окрестности предстали перед монахом, точно геодезический чертеж. Он высмотрел среди десятков фигурок девушку и мужчину – те все больше сближались. Более того – там, куда бежала девушка, стояли еще трое мужчин – и они явно ее поджидали.

Массено подоспел как раз вовремя. Насмерть перепуганная девушка вбежала в тупик – и едва не столкнулась с огромного роста парнем. Она тут же развернулась, но выход уже перекрыл одноглазый. Он зло сплюнул и спросил:

- Что, твари, заманить меня решили?

- Конечно, - ответила девушка. – И ты попался.

Испуганной она больше не выглядела. Спокойно стояла спиной к троим мужчинам – а те медленно двинулись навстречу одноглазому. Их лица странно исказились, глаза налились красным, из-под верхних губ полезли... клыки!

Так же изменилась и девушка. Несомненная вампирша, она хищно оскалилась, выпуская длиннющие когти.

Стоявшего в тени Массено эта четверка пока не заметила. Он хотел уже снять повязку, когда одноглазый вынул из карманов руки... одну руку.

Вместо второй у него мерцало длинное лезвие. Священный крис, выкованный из сплава корония, небесного железа и руды из самых глубин земли. На лезвии извивался характерный узор-памор – тот самый узор, что ужасает нежить больше пламени, больше серебра.

Еще один ножевой.

- Медам Савой, - прохрипел он. – Мессиры Скурд, Типрос и... тебя я не знаю.

- Я Гиродо, - назвался четвертый вампир. – Из тех самых Гиродо, что...

- Не продолжай, - резко взмахнул рукой ножевой.

Крис со свистом разрезал воздух и впился вампиру в горло.

Какой-то миг казалось, что тут ему и конец. Но высшие вампиры – это не безмозглые упыри. Крис вонзился едва ли на ноготь – а вампир тут же шарахнулся назад. Мертвяк оказался быстр, как Вентуарий – и хотя на грудь ему заструилась темная грязная кровь, жив он остался.

А остальные трое взметнулись кверху. Какую-то долю секунды они парили, словно дымные облачка – а потом ринулись к ножевою с разных сторон.

Его крис заметался так, что стал невидимым. Он чиркал то одного вампира, то другого – но те тоже успевали всякий раз уклониться, не получить смертельной раны. Целых четверо – это чересчур много даже для ножевоя.

И один из них только что вонзил в него зубы.

Если до этого Массено еще сомневался, потребна ли его помощь, не станет ли он пятым колесом в телеге, то теперь сомнения отпали. Он вышагнул из тени и сорвал повязку.